«ГАРРИ ПОТТЕР» В ЦЕРКВИ: МЕЖДУ АНАФЕМОЙ И УЛЫБКОЙ
Продолжение... В начало...
ДЕМОНИЧНА ЛИ НЕЛЮДЬ?
Критики волшебных сказок исходят из формулы, уместной в богословии,
но вряд ли применимой к литературоведению. Эта формула гласит, что существо
наделенное разумом, но при этом не являющееся ни человеком, ни ангелом,
несомненно является бесом. Третьего не дано. «Выдуманные персонажи не из
Ангельского мира, значит по отношению к человеку они враждебные духи… Третьего
здесь быть не может… С принятием Православия русский человек научился тому,
что воистину добрыми по отношению к человеку могут быть только Бог и чины
Ангельские. Мир духовный разделен четкой гранью: есть добрые духи - Ангелы,
и злые дух – служители сатаны… Христианство научило нас, что добро и зло
не могут друг другу помогать» , - пишет православная публицистка о русских
сказках, забыв, что в них и черти и баба-яга нередко помогают «добрым молодцам».
Вот, например, всем известная сказка «Морозко». Ее главный герой (как
видно и из названия) – не бедная девочка, а именно Морозко. Кто он? Человек?
– Нет. Ангел? – Тоже не так. Сестер Марфутки он заморозил до смерти, а
старик (отец Марфутки) потом «внучат Морозком стращал» . Злой ли он бес?
И это не так. Кто же? – Да просто дед Мороз (в других вариантах этой сказки
он так и именует себя). В иных мифах есть «бог солнца», а у нас был «дух
мороза» .
А что касается «Третьего здесь быть не может» – то это верно применительно
к богословскому трактату. А в сказке могут быть свои системы координат
и измерений. Ну, кто такой Чебурашка? Даже страшно представить, что напишут
о нем двуцветные богословицы, попади он к ним на зубок. С хоббитами они
разделались мгновенно – на зависть оркам-урукхаям: «Герои Толкиена – очередная
нелюдь, гномы хоббиты. Как будто бы гномы – добрые и светлые существа.
Как будто бы им присуще стремление к добру, как будто бы они могут ненавидеть
то, что их породило» . Толкинисты отдыхают. Такой ярой веры в реальное
существование хоббитов нет даже в их среде. А тут так прямо сказано: хоббиты
существуют, и порождены они сатаной. А не писателем по имени Толкиен.
С помощью формулы «третьего не дано» легко разгромить хоть «Властелина
колец», хоть «Гарри Поттера». Но эта формула камня на камне не оставит
и от поэзии и от фольклора и от всех вообще сказок… Она настолько узка,
что в ней нет места для детства.
И тут уже именем Того, Кто сказал «если не будете как дети, не войдете
в Царство Небесное», я заклинаю этих богословиц: уймитесь! Я верю, что
вы уже не коммунистки, что вы уже усвоили азы богословия. На правах профессора
богословия я ставлю вам «пятерку». Но помните: жизнь - это университет,
а не только факультет богословия. Поэтому теперь, отдав катехизису – катехизисово,
верните же детям – детство.
Впрочем, и на богословском факультете можно узнать кое-что интересное
о «нелюди».
В «Жизни Павла Пустынника», написанной блаж. Иеронимом Стридонским
в 374 году, есть удивительное место. Св. Антоний Фиваидский, по вдохновению
свыше, идет отыскивать этого Павла, еще раньше Антония сделавшегося отшельни-ком
в той же пустыне и являвшегося, таким образом, в некотором роде старшим
по длительности благочес-тивого подвига. «Как только занялась заря, почтенный
старец, поддерживая посохом свои слабые члены, ре-шает идти в неведомый
путь. И уже пылал сожигающим солнцем полдень,.. вдруг увидел он полу-лошадь
и получеловека, существо, у поэтов называе-мое Гиппокентавром. Увидев его,
он спасительным зна-менем осенил чело свое. «Эй ты, — сказал он, — в какой
стороне обитает раб Божий?». Тот бурчал что-то варварское, скорее выворачивая
слова, чем произнося их, и старался выразить ласковый привет щетинистым
ртом. Потом протянутой правой рукой указал путь и, проносясь окрыленным
бегом в открытых равнинах, скрылся из глаз удивленного отшельника. Не знаем,
было ли это наваждение дьявола, чтобы устрашить его, или же пустыня, плодовитая
на чудовищ, породила также и этого зверя. И так изумленный Антоний, рассуждая
с собой о случившемся, шел дальше. Про-шло немного времени, и вот он видит
среди каменис-того дола небольшого человека с крючковатым носом, с рогами
на лбу, с парою козлиных ног. Антоний при этом зрелище, как добрый воин,
взял щит веры и броню надежды. Тем не менее упомянутое животное протягивало
ему пальмовые плоды на дорогу, как бы в залог мира. Увидев это, Антоний
задержал шаг и, спросив, кто он такой, получил ответ: «Я — смерт-ный, один
из обитателей пустыни, которых языче-ство, руководясь многообразным заблуждением,
чтит под именем Фавнов, Сатиров и Инкубов. Я исполняю поручение собратий
моих. Мы просим тебя, чтобы ты помолился за нас нашему общему Господу,
о котором мы знаем, что Он некогда приходил для спасения мира. По всей
вселенной прошел слух о Нем». Когда он сказал это, престарелый путник изобильно
оросил лицо слезами, которые исторгала радость из его сер-дца. Он радовался
славе Христа и гибели Сатаны» (PL XXII col. 22-23) .
Для меня это не свидетельство о реальном существовании кентавров и
фавнов. Но это вполне аутентичное свидетельство о мировоззрении блаж. Иеронима.
Это свидетельство того, что сей святой муж мог допустить существование
(хотя бы на страницах христианской литературы) таких персонажей языческих
мифов, которые тем не менее просят молиться о них Христу. Бес-то этого
точно делать не стал бы…
И еще это свидетельство о том, какие неожиданности могут происходить
на пути воцерковления образованного человека. Иероним был образованнейшим
человеком. Редчайшее в те времена явление: Иероним владел тремя языками
– латынью (даже св. Григорий Богослов латыни не знал), греческим (блаж.
Августин и преп. Ефрем Сирин не знали греческого) и еврейским (кроме св.
Епифания Кипрского его из Отцов вообще никто не знал). Он дышал воздухом
классической культуры, и греко-римских языческих авторов цитировал не реже,
чем христианское Писание. Но то, что было естественно в Риме, оказалось
странным в палестинской пустыне, где Иероним стал учиться монашеству. Он
прилагал суровые усилия, чтобы понудить себя к согласию со всем, что говорили
ему монахи. Обещал забыть прелестную красоту языческой риторики… И - не
мог этого сделать.
Порой ему надоедало смиренничать – и его ум восставал: «Святое невежество
хорошо только для себя; и поскольку оно устрояет церковь святостью жизни,
постольку же вредит ей тем, что не может сопротивляться нападающим на нее»
(PL XXII col. 542); «За что терзают меня враги мои и против молчащего хрюкают
эти жирные свиньи? Ведь для них вся наука, больше того вершина всякой мудрости
состоит в том, чтобы поносить чужое и доказывать неверие древних даже до
потери собственной веры. Мое же правило: читать древних, одобрять некоторых,
усваивать, что хорошо в них и не отступать от веры церкви кафолической»
(PL XXII col. 980); «А что ты в конце письма спрашиваешь, зачем я в своих
сочинениях иногда представляю примеры из светских наук и белизну церкви
оскверняю нечистотами язычников, - на это вот тебе мой краткий ответ… пожалуйста,
скажи ему, чтобы он, беззубый, не завидовал зубам тех, кто ест, и сам будучи
кротом, не унижал зрения диких коз» (PL XXII col. 669)…
С другого конца Империи римскому богослову вторил его старший собеседник
св. Григорий Богослов, которого так же донимали «ревнители»: «Вы нудите
нас к совершенству, как будто бы не обязавшихся служить чем-либо людям.
Как мрачен и бледен ты, юноша! Никто, по твоему, не берись за плуг, не
плати податей, никто не заботься о пропитании родителей; но были бы у тебя
густая борода и волосяная одежда, которая бы натирала шею, и тогда предлагай
новые догматы! А если говоришь против правил языка и мечешь во всякого
камнями, то ты - ангел, у тебя и волосы имеют не малую силу» . «И натянутая
тетива требует послабления… Стихи мои вмещают в себе нечто дельное и нечто
игривое. В них иное из нашего учения, а иное из учений внешних… если это
маловажно, сделай сам что-нибудь более важное… Какой слепец узнавал видящего?
Кто, не двигаясь с места, догонял бегущего?.. Недавно была обезьяна, а
теперь стала львом?.. И ты, ревнитель строгости, нахмуривающий брови, и
самоуглубляющийся в себя, разве не подкладываешь сладостей в кушанье? За
что же охуждаешь мою речь, дела ближнего измеряя своею мерой? Не сходятся
между собою пределы Мидян и Фригиян; не одинаков полет у галок и орлов»
. “Но что и против кого пишешь ты... Пишешь против человека, которому так
же естественно писать, как воде течь и огню греть. Какое безумие... Коня
вызываешь, дорогой мой, померяться с тобой в бегу на равнине; бессильной
рукой наносишь раны льву” . «Пожалуй, следовало бы мне перенести причиненную
мне обиду, и, так, пострадав, сдерживать свой язык… Ведь в глазах дурных
я был грузом, поскольку имел разумные мысли. Затем они возденут руки, как
если бы были чисты, и предложат Богу «от сердца» очистительные дары, освятят
также народ таинственными словами» (Св. Григорий Богослов. О себе самом
и о епископах).
Что, неожиданно встретить такие экспрессивные самооправдания у Святых?
Плохо это вяжется с ожидаемым у них «христианским смирением»? Что ж – мир
Церкви действительно многообразен и таит в себе много неожиданностей… И,
кстати, печальная ирония тех дискуссий состояла в том, что те ревнители,
что считали богословов слишком «терпимыми» к миру языческой культуры, порой
сами в своей неумной «простоте» полными пригоршнями черпали языческие суеверия
и вносили их в церковную жизнь. Так, например, Эльвирский собор (очевидно,
состоявший из таких «простецов») своим 34 правилом запретил зажигать днем
свечи на кладбище со вполне оккультной мотивацией – «чтобы не беспокоить
души святых» .
Давление воинстующих и самоуверенных «простецов» бывало слишком сильным.
И тогда блаж. Иероним в своем жажде опрощения все же всецело доверял им,
и фольклор принимал за церковную истину.
Эта его доверчивость и оставила заметный – и интересующий нас - след
в истории западной литературы, прописав в ней фавнов и кентавров по разряду
«див», а не «бесов». Ведь слова блаж. Иеронима были произнесены в ту пору,
когда каноны христианства только формировались – и потому оказали серьезное
влияние на мир европейской культуры.
Вслед за Иеронимом и другой человек, ставший «учителем Церкви» для
западного мира - живший в VII столетии архиепископ Исидор Севильский (архиепископ,
председательствовавший на Толедских соборах 619 и 633 годов и энциклопедист)
– верил в фавнов и сатиров (и считал, что дикари являются их потомками)
. На книгах Иеронима и Исидора взращена западная христианская культура.
Это означает, что ее художественный мир не двуцветен, а пестр…
Впрочем, и русские церковные люди не всегда ставили знак равенства
между персонажами языческих мифов и библейским сатаной. В русских сказках
XVIII столетия былины переплетаются с пересказами греческих мифов. В итоге
в «Повести о славном князе Владимире Киевском солнышке Всеславьевиче и
о сильном его могучем богатыре Добрыне Никитиче» мы читаем: «Нимрод — царь
вавилонский, который был исполин из числа воевавших противу Перуна, и притом
великий чаро-дей. Когда они громостили горы на горы, желая изойти на небо
и овладеть жилищем богов, при низложении всех их громовым Перуновым ударом
остался жив только один Нимрод, ибо ему отшибло только ногу. Он успел схватить
отломок громовой стрелы и скрыться с оным в ущелий земном. Из сего отломка
с помощию своего чародейного искусства сковал он копие сие, но гнев богов
постиг его за сие святотатство... Когда Кир погиб от руки царицы саков,
копье сие похищено волхвом Зороастром. Сей по зависти, что Нимрод возмог
достать часть божественного Перуна и сделать таковое непобедимое оружие,
хотел оное уничтожить… Он воздвиг волхвованием железного исполина, препоруча
ему убивать всех мимоходящих... Сего волшебного исполина раздробил дубиною
одноглазый исполин Аримасп. Прове-дав от славного волхва Хорузана о месте,
где копие хранит-ся, достал оное...» .
Вопрос: для автора и слушателей этой былины все ли ее персонажи, упомянутые
здесь, были демоничны? Считали ли они, что все это борьба демонов между
собою? Эти волшебные повести, конечно, не вероучительная литература. Но
если уж давать оценку сказкам Ролинг - то надо давать ей оценку через сравнение
с другими произведениями ее жанра, а не через сравнение с катехизисом.
Это понимал лучший ум Русской Церкви XIX века – св. Филарет, митрополит
Московский. В одном спектакле, представленном на его суд, кудесник восклицал:
“Слава, сатана!” Св. Филарет счел нужным устранить эту реплику – на том
основании, что “чтители Перуна и Белбога не славят сатану именно” .
Ну, у нас-то обычный студент или семинарист об этих страницах русской
книжности не помнит. А вот в английской литературе эта тема не-бесовской
не-люди звучит громче.
В английской культуре сложились несколько иные отношения с фольклором,
нежели в русской книжности. В русской церковной литературе больше строгости.
Все персонажи народных дохристианских верований были безо всяких исключений
отнесены к миру демонов, сознательных и упорных Божьих врагов. Английская
христианская книжность сочла возможным сделать здесь различения. Некие
«духи природы» остались в каком-то своем, «автономном плавании». Эльфы
и гномы присутствуют здесь в качестве «соседей по планете» - с теми же
проблемами, что и люди, без претензий на власть над людьми и без требований
поклонения себе со стороны людей. Им тоже не всегда ясно, что добро и что
зло. Им тоже, как и людям, бывает трудно всегда жить в добре, но, как и
люди, они боятся беспримесного зла.
УВ поразительной повести Клиффорда Саймака есть поразительная повесть
«Братство талисмана» (поразительнаяой потому, что она являет собой редчайший
пример христианской проповеди в жанре фэнтэзи). По ее сюжету армия демонов
встала на пути участников Первого Крестового похода, шедших освобождать
Иерусалим. С той поры орды демонов и варваров периодичсески опусташают
Европу, язычество торжествует… на Земле воцаряется воинство сатаны.
Оно уничтожило все древние списки Евангелия. Архиепископ с горечью оценивает
положение: « — Свет уходит, — говорил он, — уходит из всей Евро-пы. Я чувствую,
что мы погружаемся снова в древнюю тьму». Повествователь продолжает: «В
архиепископе иногда бывало что-то ханжески-болт-ливое, но он вовсе не был
глуп. Если он торжественно заявил, что свет уходит, значит, можно предположить,
что это так и есть: свет уйдет и вползет древняя тьма. Церковнослужитель
не сказал, почему доказательство подлинности манускрипта может сдержать
приход тьмы, но теперь Дункан сам понял: если будет точно доказано, что
человек по имени Иисус действительно жил две тысячи лет назад и говорил
то, что передано нам как его слова, и умер так, как говорит евангелие,
тогда церковь снова станет сильной, а у сильной церкви будет власть отогнать
тьму. Ведь две тысячи лет она была великой силой, говорила о порядочности
и сострадании, твердо стояла среди хаоса, давала людям тонкий тростник
надежд, за который они могут уцепиться перед лицом кажущейся безнадежности».
И вот Дункан (рыцарь-христианин) вступает в борьбу с силами Зла. С единственным
древним евангельским манускриптом, способным подтвердить достоверность
Евангелия, он пробирается по оккупированной стране… И ему в его странствиях
помогают маг, гоблин, грифон… Гоблин так объясняет Дункану, почему он решил
помочь христианину: « - Мы не можем любить вас. - Вы ненавидите нас, так
почему же вы предлагаете нам помощь? - Потому что мы ненавидим разрушителей
еще сильнее, чем вас. Что бы ни думало ваше глупое человечество, разрушители
- не наш народ. Мы очень далеко отстоим от них. Для этого есть несколько
причин. В этом вторжении разрушителей мы страдаем вместе с людьми, может,
чуть меньше, потому что у нас есть своя маленькая магия, которой мы поделились
бы с человечеством, если бы оно захотело принять нас. Итак, мы ненавидим
разрушителей больше, чем людей, и именно поэтому хотим помочь вам».
Таков же расклад сил в сказочных мирах Льюиса. В его «Мерзейшей мощи»
перед лицом сатанинского зла к людям приходят неожиданные помощники: «Тогда
еще жили на Земле нейтральные существа… — Нейтральные? — Конечно, разумное
сознание или повинуется Богу, или нет. Но по отношению к нам, людям, они
были нейтральны. — Это ты про эльдилов… про ангелов? — Слово «ангел» не
однозначно. Строго терминологически, они — силы. Но суть в другом. Даже
эльдилов сейчас легче разделить на злых и добрых, чем при Мерлине. Тогда
на Земле были твари… как бы это сказать?.. занятые своим делом. Они не
помогали человеку и не вредили. У Павла об этом говорится. А еще раньше…
все эти боги, феи, эльфы… общение с ними могло быть невинным, но небезопасным.
Они как бы сортировали тех, кто вступал с ними в контакт. Не нарочно, они
иначе просто не могли. Мерлин благочестив и смирен, но чего-то он лишен.
Он слишком спокоен, словно ограбленная усадьба. А все потому, что он знал
больше, чем нужно. Это как с многоженством. Для Авраама оно грехом не было,
но мы ведь чувствуем, что даже его оно в чем-то обездолило… Именно эльдилы
открыли Рэнсому, что существует заговор против человечества. Более того,
именно они советуют ему, как бороться…».
Так и в фантастических мирах Толкиена.
Так и в волшебном мире, который создала Ролинг. Не будем забывать,
что книга написана англичанкой .
Мы можем с ней не соглашаться, но просто нельзя возводить на человека
напраслину: то, что может показаться неуместным, запредельным с точки зрения
русской книжно-христианской традиции (хотя и она знала описания «див»,
подобных тем, которыми полны страницы «Сказания об Индийском царстве»)
совсем не является таковым в глазах автора, воспитанного в традициях английской
культуры.
Не бесами порождены хоббиты и эльфы, а детской и народной фантазией.
А фантазия – вещь, ребенку необходимая. И не надо советы, некогда данные
монахам, перенаправлять на детей (мол, «Соборная мудрость Отцов Церкви
решительно протестует против злоупотребления воображением. Такое действие
воображения может привести к тяжким случаям духовного заблуждения, или
прелести») . Фантазировать нельзя на молитве. А помечтать, видя себя летчиком
или принцессой ребенку совсем не вредно. Если монаху почудилось, будто
что икона улыбнулась ему во время молитвы – это тревожный симптом. А если
ребенок в своей палочке увидел меч или коня – то это нормально. Ребенок
без мечты, дитя без фантазии – вот это действительно печально. Прежде чем
не по делу оглушать детей исихастским запретом на «образную молитву», лучше
было бы задаться вопросом: «а к чему приведет вытравливание из детей дара
фантазерства?».
Вот в редакцию «Православной беседы» пришло письмо некоей читательницы,
чьей дочери в школе задали сочинение на тему «Что бы я сделал, если бы
был волшебником». «Вы только подумайте, какая удивительная тема! - замечает
отвечающий на это письмо московский педагог о. Алексий Уминский, - Какой
простор для доброй детской души, чающей подарить что-то миру, поделиться
с другими теплотой. Но что пишет эта ревностная не по разуму мамаша? Она
с восторгом пересказывает тщательно воспитанную в дочери псевдодуховную
и абсолютно недетскую реакцию: «Я не хочу быть волшебником! Все волшебники
- колдуны, а колдовство христианам запрещено!». О чём говорит в этот момент
ребёнок? Стойко исповедует свою веру? Да нет, это вовсе не та принципиальная
исповедническая позиция, которую силится отыскать мать в словах своей дочери.
Это совершенно безответственная и даже трусливая реакция, облечённая во
внешне благочестивую форму. Это приговор матери, отобравшей у ребёнка его
невинное детство. Понимаете, если сказать детям о том, что все волшебники
- колдуны, а эльфы и гномы - бесы, то при этом нельзя достигнуть ничего
другого, кроме как подорвать их душевные силы. От этого их идеалистическое
детское видение мира мгновенно не изменится на взрослое. Просто в сознании
будут разрушены их детские категории добра и зла, борьбы, преодоления,
улучшения мира. Им станет просто лень что-либо придумывать, о чём-либо
мечтать. Ну зачем, право, попусту тратить время, если волшебство возбраняется,
а реальных возможностей нести радость в мир нет? То есть рассуждать-то
они, возможно, станут и по-взрослому, а внутри души - пустота. Та пустота,
которая по мере взросления скорее всего заполнится цинизмом, отрицанием
на этот раз и маминых ценностей...» .
И с чем останутся дети? В такой стерильной атмосфере останется ли с
ними их детство и детскость? И когда они узнают о том, кто и почему лишил
их детства – останутся ли они сами в Церкви?
Про всякую сказку можно сказать, что «книга была написана с целью воспевания
демонических чар» . Во многих сказках граница проходит не между людьми
и волшебниками, а между добрыми волшебниками и злыми колдунами. В этом
смысле сказка Ролинг опять же традиционна.
СКАЗКА – ГРОБНИЦА МИФА
Сказка, которая честно говорит о себе, что она – сказка, и должна быть
судима по законам своего жанра. Вот когда Блаватская и Рерихи говорят,
что богиня Изида принесла пшеницу землянам с Венеры и на полном серьезе
уверяют, что этот факт подтверждается исследованиями ботаников (которые,
мол, не нашли на земле предков пшеничных злаков) – вот тут действительно
налицо хулиганское смешение мифа и науки. И поделом madame Blavatsky (Е.
П. Блаватская) представлена в книжке о Гарри Поттере как «Кассандра Ваблатски»
.
Это закон религиоведения: миф умирает в сказке; сказка – это надгробный
камень на могиле мифа. То, что когда-то было серьезно (и жизненно, и смертельно
серьезно), становится сначала формальным, затем непонятным, потом странным,
потом смешным, потом фантастическим и, наконец, сказочным. Человечество
расстается с прошлым не только смеясь, но еще и рассказывая о нем сказки.
Так «баба Яга» когда-то была богиней, отвечающей за переход от жизни
к смерти (и к новой жизни). В эпоху мегалита были распространены изображения
«совиноглазой богини», которая спустя тысячелетия стала «бабой Ягой» сказок:
«Круглый, часто напоминающий колесо с втулкой и спицами, глаз богини и
связь с ней больших хищных птиц обу-словлены плотоядением — саркофагией.
Кельты по сей день именуют это существо Old Hag (Олд Хег) от древнекельтского
«енгу», созвучного с само-едским «Нга». Так поныне называют богиню смерти
зауральские угры. От этого же корня происходит и наша Баба-Яга. Ее обяза-тельный
длинный отвисший нос, который «в притолоку врос» — ничто иное, как воспоминание
о клюве хищной птицы; ее склонность поедать «добрых молодцев» и «красных
девиц», случайно оказавшихся в избушке на курьих ножках, — это саркофагия
Матери-Земли, принимающей в себя умерших в превратившейся в избушку могиле,
и, наконец, сова или филин, сидящий на плече Яги или на коньке крыши ее
избушки — это священная птица «совиноглазой» мегалитической богини» .
Когда-то это было божество, подобное Харону греческой мифологии), связанное
с т.н. «обрядами перехода» (испытания, инициации, совершаемые над юношами
и девушками при их переходе во взрослое состояние) . Но теперь миф обмелел.
И стал просто сказкой.
Существо, прописанное в сказке – это существо, исключенное из реальной
жизни и из реального культа. Ему не молятся и не приносят жертв (вновь
вспомним, что в мирах Толкиена и Ролинг отсутствуют храмы и жертвы, приносимые
пусть даже самым высоким персонажам; в «Сильмариллионе» Толкиена нуменорцы
под воздействием Саурона пробуют ввести культ не-Творца – и в итоге их
город гибнет). «Теперь о язычестве. Вспомним апостольское определение -
"Поклонение твари, а не Творцу" - и все станет на свои места. В книгах
о Гарри Поттере нет "поклонения твари". Там вообще нет поклонения, если
там и присутствует Бог - то в виде фигуры умолчания. В этом плане можно
сказать, что Роулинг пошла по пути Толкиена: в его книге Промысел Божий
тоже не выпирает, отчего и звучат многочисленные обвинения в "неоязычестве".
Обвинители не останавливаются ни на минутку, чтобы чуть-чуть шевельнуть
мозгами и вспомнить: основной критерий язычества - поклонение богам, а
не Богу, чего ни у Роулинг, ни у Толкиена в помине нет» .
Ребенок, играющий в сказку, всегда помнит, что он именно играет, что
это «понарошку». А уж тем более это помнят дети того возраста (от 11 лет
и старше), на которых рассчитаны сказки Ролинг.
Есть, есть в этой сказке и заклинания и рецепты зелий. Но все «рецепты»
магии, описанные в ней, действует лишь при наличии «волшебной палочки».
Как и все заклинания старика Хоттабыча работали лишь при выдергивании волоска
из его бороды (а не из бороды любого прохожего). А для изготовления «палочки»
нужны то перья феникса, то рог единорога… Тут уж любой ребенок поймет,
что это не те ингредиенты, что можно купить в зоомагазине, а значит, ему
лишь останется играть «понарошку», используя карандаш вместо волшебной
палочки. Рецепты волшебства из книг Ролинг использовать нельзя.
Так что напрасно пугать, будто «в этих книгах читатель найдет множе-ство
ну просто "ценнейших" советов по магии. От опи-сания техники полетов на
метле или разглядывания будущего через волшебный кристалл, до тайного зак-линания,
доступного только магам высокого класса, посредством которого вызывается
сильнейший дух-хранитель» . Ни один из этих рецептов ничуть не более технологичен
и эффективен, чем любой другой сказочный рецепт.
По верному слову самарской православной журналистки Надежды Локтевой,
«разница между сказочными волшебниками и реальными ведьмами и колдунами
ничуть не меньше, чем между тремя поросятами из сказки и гадаринскими свиньями…
Сказка - это миф, освобождённый от культа; как правило, подозревать любителя
сказок в поклонении эльфам и гномам имеет не больше смысла, чем спрашивать,
верит ли он в то, что кот может носить сапоги и шляпу, а лягушка - выйти
замуж за царевича. Если бы меня интересовало, существуют ли эльфы на самом
деле, я читала бы не сказки, а газеты и брошюры, издаваемые разного рода
«контактёрами», лично встречавшимися со сверхъестественными существами…
От разновидности «фэнтэзи», которую можно назвать «оккультной фантастикой»,
сказка отличается отношением к волшебству. В «оккультной фантастике» магия
имеет научную природу - например, мы можем прочесть такое описание действий
героя: «Он сконцентрировал свою энергию в плотный огненный шар и усилием
воли направил его в жизненный центр врага». Сказка никогда не стремится
объяснить природу чудесного; оно всегда является как дар».
Поезд в школу волшебства уходит с платформы номер «Девять и три с четвертью».
Таких платформ не бывает? Ну, значит, и поезд уходит в страну небывальщины,
сказки и фантазии. И ломиться в эту страну с требованием, чтобы там все
было столь же прозаично и чистенько, как на уроках правописания – значит
вывесить на своей шее табличку: «Я тупица. Детей мне не доверяйте. Иначе
я их отучу фантазировать и смеяться».
А ведь есть такие «педагоги». Причем такие педагогические казусы могут
случаться с людьми самых разных религиозных взглядов: от атеистов до иудеев.
В одной еврейской школе малышам запрещали читать сказку «Три поросенка»
по причине ее некошерности (свидетельство Е. А Ямбурга на круглом столе
радио «Эхо Москвы» 22.10.2002). А в некоторых православных листовках говорится,
что бесы вселяются в мягкие игрушки (а потому их нельзя давать детям) и
что крокодил Гена – «потомок древнего змия»…
Впрочем, таким проповедникам можно поставить и другой диагноз: «Противники
Гарри Поттера — это безнадежно повзрослевшие люди. Они совершенно незаменимы
и полезны в любой сфере деятельности» . Кроме педагогики.
НА ЧТО НАМЕКАЕТ «ГАРРИ ПОТТЕР»?
«Сказка - ложь, да в ней намек – добрым молодцам урок». Главное в сказке
– ее урок, ее моралитэ. И в сказке про Гарри это моралитэ доброе.
Волшебные рецепты из «Гарри Поттера» не подействуют. Но зато вполне
буквально можно применить другие советы обсуждаемой книги – «Если хочешь
узнать человека получше, смотри не на то, как он обращается с равными,
а на то, как ведет себя с подчиненными» (это совет крестного (!) отца Гарри)
.
Знаете, чему на самом деле учат эти книжки? Тому, что материнская
любовь защищает лучше любого пистолета . Что самая большая тайна и самая
большая власть – это любовь. Что мужество и верность хороши. Что друзьям
надо помогать. Что бояться зла нельзя, и очевидное могущество зла не есть
повод к тому, чтобы перейти на его сторону. Что если настанет время делать
выбор между легким и правильным, надо выбирать правильное .
Скучные банальности? Верно. Но вот для того, чтобы сделать их интересными
– и пришлось написать отнюдь не скучную сказку.
И с христианской, и с гуманистической точек зрения не могут не радовать
финалы каждого тома. В решающей схватке Гарри побеждает не за счет превосходства
в магической технике, а за счет волевой, жертвенной, любящей решимости.
Во владении заклинаниями и магическим искусством младшеклассник не может
превзойти Волан-де-Морта. Но его неумение проходить мимо друзей, попавших
в беду, дает ему шанс… Со временем это сознают даже его враги – и в пятом
томе они пробуют использовать именно эту неспособность Гарри не рискнуть
собой ради спасения друга.
Главная сюжетная коллизия всей сказки – это необходимость выбора. Легче
– спрятаться. Легче – плыть по течению, ни во что не вмешиваться. Легче
– оставить поле боя за врагом, даже не вступив в бой. Трудно - вступиться
за друга. И эти развилки Гарри и его друзья проходят безошибочно (хотя
и получая раны и неся потери)…
Но если критикессе хочется видеть в них подлецов и лентяев – то, конечно,
ей ее собственная совесть нимало не мешает написать: «теперь воспитанному
на гарри поттерах, хоббитах и им подобных ребенку совершенно безразлично,
зачем выбирать, зачем ограничивать себя в том, что интересно и развлекательно»
.
О «хоббитах» критикесса, наверно, лишь слышала, но самой сказки Толкиена
не читала. Ибо хоббиты в ней ведут себя весьма героически. Вся сюжетная
интрига «Властелина колец» построена вокруг отказа хоббита Фродо воспользоваться
тем, что предельно «интересно и развлекательно» – кольцом всевластья…
Вот и Гарри в каждой главе оказывается перед порогом нового выбора.
И это выбор отнюдь не между леденцами с разным вкусом…
Этот выбор тем более сложен, что даже в случае удачи он не будет последним.
Зло скорее всего вернется. «Последним» бой может стать только в случае
твоего поражения. Если же он окончился победой, то, значит, он не последний.
Уж христианину-то это должно быть понятным: ни о каком встреченном искушении
нельзя сказать, что вот оно-то последнее, что если я одолею его,
то после этого никогда искушений и трудностей в моей жизни не будет…
Увы, даже этот мотив «Гарри Поттера» отчего–то раздражает православных
критиков. «Герои книги ведут постоянную борьбу со злом. Но зло это
рассеяно в мире. Существуют его адепты и антагонисты, но зло распространяется,
оно завоевывает новых сторонников. Причем невозможен тот финальный, окончательный,
решающий бой со злом, в который так верили другие авторы романов-фэнтези.
По мысли Ролинг, выраженной одним из персонажей книги, со злом следует
бороться всегда, бороться изо всех сил. Тогда, быть может, зло не победит
никогда. А за тысячу лет до Гарри Поттера секта павликиан распространила
жуткую ересь: мир есть арена противоборства двух равномощных сил - Бога-Отца
и его антипода, Сатанаила. Обоих надлежит почитать» .
Поскольку в все эти широкие параллели с космогоническим дуализмом зороастрийцев,
манихеев и павликиан опираются всего лишь на одно высказывание, приведем
его полностью: «Пусть ты всего лишь на какое-то время отдалил его приход
к власти, - слышит Гарри из уст Дамблдора - но в следующий раз найдется
кто-то другой, кто готов будет сразиться с ним. И это несмотря на то, что
наша борьба против него кажется заранее проигранной. А если его возвращение
будет отдаляться все дальше и дальше, возможно, он никогда не будет властвовать»
.
По-моему, это очень трезвая и христианская позиция: зло в мире останется
до конца истории. Поэтому не стоит рассчитывать лишь на одну решительную
битву. Расслабляться нельзя. Даже когда ты преодолел все трудности - подножка
может последовать в самую последнюю секунду… Но отчего-то и эту трезвую
черту обсуждаемой книги обвиняют… в ереси и почти сатанизме: Ну,
давайте еще обвиним в сатанизме Владимира Соловьева за его великую формулу
христианской государствености: «Задача государства не в том, чтобы организовать
на земле рай, а в том, чтобы не допустить преждевременного наступления
ада».
«Конечно, христианского послания, сознательно заложенного в текст,
у Роулинг нет. В отличие от Льюиса, она не писала апологетической сказки;
в отличие от Толкиена она не настолько христианка, чтобы религия пронизала
ее сказку исподволь. Она писала просто сказку. А поскольку мир, нашедший
отражение в ее сказке, предельно секуляризован, то и мир Ролинг секуляризован
тоже. Этого нельзя не замечать, и апологеты Ролинг, я считаю, не должны
это замалчивать. В этом плане основное достоинство "Гарри Поттера" - то,
что этот мир отражен верно. "Я - ваше зеркало", как говорил Уленшпигель.
Малфои и Дурслеи - как раз и есть настоящие современные язычники, поклоняющиеся
успеху и достатку. Они бывают смешны, но главным образом отвратительны.
Волан-де-Морт и его сторонники - безусловные сатанисты. Пусть Сатана не
называется своим именем, он, как и Бог, фигура умолчания - но modus operandi
Волан-де-Морта в точности совпадает с образом действий Врага. Современные
стоики, противостоящие ему - Дамблдор, Гарри, Хагрид, Мак-Гоннагалл и Люпин
- выглядят несколько потерянными и обреченными. "Если мы будем делать все,
что сможем - Лорд Волан-де-Морт никогда не победит" - вот их программа-максимум.
Как секулярный стоик, Джоан Ролинг достаточно честна и умна, чтобы понимать:
на окончательную победу над злом - без Бога - рассчитывать нечего. И это
тоже урок, который должен извлечь для себя христианин. Не нужно прятать
от детей книгу о Гарри Поттере. Нужно просто не забывать перечитывать с
ними Евангелие» .
Впрочем, в рамках самой сказки эти несколько печальные слова Дамблдора
становятся понятны лишь в пятом томе: Дамблдор, оказывается, знал пророчество,
согласно которому Волан-де-Морта может победить лишь один человек – Гарри.
Но пока тот еще не вырос, Дамблдору приходится вести войну с соперником,
о котором заведомо известно, что у него самого нет сил победить… Но и сдаться
– нельзя. «"Массовая культура" - не обязательно ругательство. И Дюма, и
Сабатини, и Стивенсон были творцами именно массовой культуры. Разумеется,
мировое зло победить не удается. Но хотя бы здесь и сейчас, в рамках повести,
или цикла повестей, можно победить злодея. Если "Гарри Поттер" и является
"классическим продуктом массовой культуры", то именно классическим, в традициях
тех книг, в которых "мы на роли героев вводили себя"» .
Что же касается Гарри – то он неуступчив по отношению к мировому злу,
но бывает податлив по отношению к самому себе. Как и все мы, и особенно
дети, в которых вообще поразительно сочетаются бездны альтруизма и само-собой-разумеющегося
эгоцентризма.
«Гарри - сусальный сказочный мальчик, идеальный персонаж? Вовсе нет.
Он не всегда сдержан (впрочем, с Дурслеями сорвался бы любой), он бывает
близорук и даже жесток (по-детски, когда чужая боль еще плохо осознается),
бывает слишком самонадеян, бывает мстителен. И - Гарри сталкивается с искушением.
"Ты мог бы многого добиться в Слизерине" - шепчет ему волшебная шляпа-сортировщица.
Во второй книге Гарри на время оказывается изгоем, потому что все уверены:
это он - "Наследник Слизерина", черного мага. Гарри балансирует на "темной
стороне Силы", и не срывается туда только потому, что его выбор каждый
раз - это нравственный выбор. С самого начала Гарри знает, что из него
получился бы сильный маг, согласись он играть в "черной команде". Но Гарри
отказывается - не потому, что он "просто милый", а потому что он действительно
хороший человек, он принимает правильные решения и они даются ему нелегко…
В этих книгах заданы правильные нравственные ориентиры, в них честно сказано
о цене, которую человек платит за право быть смелым, честным и добрым»
.
В пятом томе («Гарри Поттер и Орден Феникса») всякая сказочная сусальность
с Гарри слезает окончательно. Читатели «Гарри Поттера» подросли. Им, как
и главному персонажу, уже по пятнадцать. Соответственно изменился жанр
книги. Это уже не волшебная сказка. Теперь это психологический роман
в сказочной упаковке. Чудеса теперь не важны, не интересны, они перестают
держать на себе сюжет. Главная проблема теперь уже совсем не в том, чтобы
овладеть «заклинанием трансформации». Теперь главный сюжет книги – это
классическая подростковая проблема: проблема реального (или мнимого ) одиночества
подростка.
Вот уж на что, казалось, Гарри не мог быть обречен. После своих триумфальных
побед в первых четырех классах (и томах) он должен был бы стать всеобщим
героем и любимцем… Но в дело вмешивается пресса. И, снова приехав в школу
после летних каникул, Гарри узнает о существовании яда, о котором им ничего
не говорили на уроках магии: о пиар-кампаниях.
Гарри по сути один. Дамблдор с ним не разговаривает. Первая влюбленность
рушится (Гарри высказывает вполне трезвую мысль, что в школе важнее
изучать не астрологию, а то, как мальчик может понять девочку). Гарри даже
желает бросить учебу в Хогвартсе. Усложняются его отношения с родителями
(хотя те и мертвы, но теперь Гарри узнает об отце нечто, что ему совсем
не нравится ).
Подросток злится. Срывается. Хамит. Более того – «Гарри чувствовал
дикое удовольствие, обвиняя Снегга»… Герои сказок так себя не ведут. Они
слишком примитивны, условны, чтобы быть настолько живыми. В сказках зло
внеположно по отношению к доброму персонажу. Но в жизни-то иначе: «Не понимаю,
что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю.
Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю… Бедный
я человек!» (Римл. 7, 16-24). Вот и Гарри знает, что ему нельзя видеть
«наведенный» Волан-де-Мортом сон, и все же сам себе признается, что на
самом-то деле ему интересно, что там за дверью и вовсе не хочется, чтобы
сон перестал повторяться. Гарри предстоит понять, что нет границы «зло
– и я». Зло, грех нужно увидеть в себе и победить в себе же, а не в соседе.
Но самое удивительное – это то, как вводится эта тема в повествование.
С самого начала пятого тома Гарри ищет в своих снах некую тайную комнату.
Затем он понимает, что на самом деле через его сны эту комнату ищет Волан-де-Морт.
Затем он предполагает, что в этой комнате хранится какое-то страшное оружие.
А оказывается, что хранится там всего-навсего пророчество о самом Гарри
и его схватки с Темным Лордом. Тайное оружие – это, оказывается, самопознание.
Знание себя и – больше –знание Замысла о себе. Того Замсыла (логоса), которому
ты должен соответствовать и до которого ты должен дорасти - как бы тебе
порой ни было больно и как бы тебе не хотелось свернуть к обычной растительной
жизни.
Гарри смотрит в прошлое своего отца (когда тот сам был 15-летним) и
видит в нем отражение своих собственных нынешних худших черт. Читатель-подросток
сможет то же самое сделать, смотрясь в отражение пятого тома «Гарри Поттера».
Именно дурные черты Гарри дают возможность превратить чтение сказки в урок
самопознания .
Вновь скажу: в пятом томе сюжет строится вокруг психологических проблем
растущего Гарри. Это психологический триллер. Сюжет развивается медленнее.
Более того, именно с сюжетно-авантюрной точки зрения пятый том – это некая
пауза. В конце четвертого тома Волан-де-Морт вернулся. Естественно ожидать
решающую битву уже в начале следующего тома. Но вопреки этим ожиданиям
лишь последняя глава пятого тома таит в себе обещание (и только обещание)
грядущих действий: «Вторая война начинается».
Разговоров больше, чем действий. Описаний внутренних переживаний Гарри
больше, чем чудес. Читать толстенную книгу уже труднее (что отсекает более
младших читателей, решивших перескочить через свой том и возраст) . Как
и всякий подросток, Гарри болезненно реагирует на несовершенство других
и в упор не видит свои настоящие проблемы. Поскольку перед нами не
учебник по психоанализу, то эта слепота Гарри проявляет себя в его неспособности
противостоять своему главному магическому врагу. В пятом томе Гарри становится
одержимым: отказываясь брать горькие уроки, он делает свой собственный
ум беззащитным перед Темным Лордом. Замечательный поворот сюжета: после
четырех побед Гарри сам становится невольным орудием Волан-де-Морта. Подростковая
самонадеянность получает суровый урок.
Христианский педагог при чтении этого тома сказал бы, что уроки ментальной
защиты и в самом деле – главное, чему должен научиться христианин,
если он желает вести духовную брань. Надо научится защищать свой ум, очищать
его, не позволять злой воле вторгнуться в него. Оказывается, твое сознание
– не всегда и не во всем твоя собственность. И завещание Гарри от Дамблдора
– «Помни, закрывай свой разум!» - это уже повод всерьез рассказать о православной
аскетике, «хранении помыслов», «трезвении ума» и «фантастических логосах».
В конце концов оказывается, что пятый том – хотя и не победа для Волан-де-Морта,
но несомненное поражение для Гарри Поттера.
Одну победу, впрочем, Гарри все же одерживает: зная о своей вине, зная
свои темные стороны, он все же не оставляет борьбу (ни с собой, ни с Тем-Кого-он-может-называть).
Мир Гарри становится сложнее. А, значит, - реальнее.
Увы, не только сказочность, но и реализм «Гарри Поттера» ставят ему
в вину православные критики. Да, Гарри непослушен. А много ли есть сказок,
в которых мальчики представлены всецело послушными? И любят ли эти сказки
дети? И хорошо ли для растущего мужчины быть всецело послушным?
Вот некий американский инок Иннокентий предъявляет свои претензии к
Гарри: «Послушание, безусловно, является центральным христианским принципом.
Этот принцип сформулирован в словах Молитвы Господней, которую заповедал
апостолам Сам Спаситель. В этой молитве говорится "Да будет воля Твоя".
Не "моя" воля да будет, а "Твоя". Христианин учится послушанию сначала
через подчинение своей воли воле родителей, затем воле духовного отца.
Так мы познаем, в чем заключается воля Божия. Именно через "отсечение"
своей воли, как это называют Святые Отцы, человек со временем учится узнавать
волю Божию. Так развивается добродетель, которая в святоотеческой литературе
называется "рассуждение", то есть рассудительность, благоразумие. В книгах
о Поттере, главный герой ведет себя прямо наоборот. Он нарушает правила,
установленные начальниками - директором Хогвартса и другими. Нарушает не
потому, что у него есть какой-то особенный идеал или принцип (например,
нравственное сознание), а просто потому, что это ему удобно, или чтобы
отомстить. Во-вторых, Гарри Поттер постоянно лжет, чтобы скрыть свое непослушание
и избежать наказания за него. Даже когда его непослушание и ложь раскрываются,
автор скорее оправдывает его безнравственность. Это совершенно ясно в том
месте, где она пишет, как дети соревнуются в школе. Оценки, которые Гарри
получает за те действия, когда он не слушался, выше, чем баллы, которые
вычитаются за непослушание (а ложь, конечно, вообще не учитывается). В
своей книге о Гарри Поттере и Библии Ричард Эбейнс выделяет четыре принципа,
которым учит Поттер: 1. Можно не слушаться правил, если они не соответствуют
твоим собственным интересам. 2. Правил надо не слушаться, если они непонятны.
3. Ложь является вполне приемлемым способом достигнуть цели. 4. За зло
надо воздавать злом, и хорошо относиться только к тем, кто относится хорошо
к тебе» .
Что тут сказать…
Послушание не является «центральным христианским принципом». Будь оно
иначе – не читались бы в Евангелии слова «не человек для субботы, а суббота
для человека».
Я не инок; у «иноков» все может быть «иначе», а вот в нашем мире обычных
христиан «центральным христианским принципом» принято считать любовь. О
ней было сказано «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою
за друзей своих» (Ин. 15,13).
И, насколько я помню историю Церкви, если веления любящей совести вступали
в противоречие с инструкциями начальства – то христиане (мученики и юродивые)
предпочитали от послушничества переходить к ослушничеству.
Часто ли нарушал Гарри запреты и правила ради своего удовольствия,
своих мелких мальчишечьих радостей? Или он нарушает инструкции ради помощи
друзьям? И помощь эта – не в том, чтобы раздобыть шоколадки, а в том, чтобы
спасти их жизни… Потому и мудрый директор Хогвартса ставит Гарри высокие
оценки за «непослушание», ибо понимает его мотивы. Так что именно «рассудительности»
я не могу заметить в тексте инока Иннокентия…
Прочитав в очередной раз, что якобы «Герои Ролинг часто врут, воруют,
проявляют жестокость к людям и животным, глумятся, презирают физический
труд, систематически нарушают школьные установления, руководствуясь принципом
"цель оправдывает средства", - участник интернет-дискуссии возразил: «Примеры,
примеры... Могу пока согласиться лишь с последним утверждением - относительно
нарушения школьных правил. Цель действительно оправдывает средства. А цель
одна - помочь другу. Школьные правила важнее? Что же касается остальных
обвинений в адрес героев Роулинг - тут авторы (дискуссия шла о брошюре
Медведевой и Шишовой) врут почище этих самых героев» .
Но это лишь начало в коротком пути возгонки обвинений до полного беспредела.
Оказывается, «Гарри бессердечно ведет себя с теми людьми в Хогвартсе, которые,
как ему кажется, этого заслуживают. Его поведение находится в полной противоположности
к главнейшей христианской добродетели: прощению врагов и любви к ним. Кратко
моральный кодекс Гарри Поттера можно сформулировать так: будь добр с теми,
кто этого заслуживает, а не трать любовь на тех, кто этого недостоин. Именно
такова одна из заповедей нравственного поведения ЛаВея, основателя церкви
Сатаны, и, может быть, не случайно эти две формулы совпадают».
Как это убедительно: сначала самому вместо Ролинг сформулировать этический
кодекс ее героя, а затем сказать, что в этой своей формулировке он совпадает
с сатанизмом!
Но где же примеры, когда Гарри «воздает злом за зло»! Его хотят убить
с годовалого возраста. Он же только на пороге своего шестнадцатилетия узнает,
что ему недостаточно просто избегать Волан-де-Морта. «Итак, - сказал
Гарри, взвешивая слова, чувствуя, как отчаяние глубоко проникает в него,
- это значит что одному из нас придется убить другого, в конце концов?».
Неужели такая реакция - это реакция сатаниста или просто дурного человека?
Да, Гарри «хорошо относится к тем, кто относится хорошо к нему». И
это, надо признать, редкое качество. Вспомним, что лишь один из десяти
больных, исцеленных Христом, пришел Его поблагодарить. Гарри же всегда
помнит добро и воздает добром за добро.
Кроме того, от Гарри никогда не исходит инициатива зла. Он не ищет
возможности отомстить.
Этих двух черт уже достаточно, чтобы быть добрым человеком.
Воздавать добром за зло – это уже требование, предъявляемое к христианскому
святому. И это именно требование: как признак того, что он действительно
свят, то есть – осенен сверхчеловеческой благодатью. Писала же ведь последняя
русская царевна Ольга Николаевна в заключении:
И у преддверии могилы
Вдохни в сердца Твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов.
Это ведь и в самом деле «нечеловеческие силы». То есть – следствие
приложение благодатных, Божественных сил. В ком есть благодатное присутствие
– тот святой: «кто светел – тот и свят». Ольга Николаевна Романова – святая.
А Гарри на статус святого и не претендует. Ролинг пишет не жития святых,
а детскую сказку .
Кроме того, известны ли кому реальные дети, которые добры к тем людям,
что откровенно плохо и хамски относятся к ним? «Гарри Поттер», конечно,
фантастика, но не до такой же степени!
Любителям же всюду видеть сатанизм я предложу их критерии примерить
к такому тексту: «Лечебник на иноземцев. Лечебник выдан от русских людей,
как лечить иноземцев и их земель людей; зело пристойные лекарства от различных
вещцей и дражайших… 6. Им же от запора: Филинова смеху 4 комка, сухово
крещенского морозу 4 золотника и смешать все вместо в соломяном копченом
пиве, на одно утро после полден, в одиннатцатом часу ночи, а потом 3 дни
не етчи, в четвертый день ввечеру, на зоре до свету, покушав во здравие
от трех калачей, что промеж рожек, потом взять москворецкой воды на оловянном
или на сребряном блюде, укрошить в два ножа и выпить. 7. Последующая лечба:
Есть и бить доволна, чего у кого не приволна, сколь душа примет, кому не
умереть — немедлено живота избавит. 8. А буде от животной болезни, дается
ему зелья, от котораго на утро в землю. 9. А буде которой иноземец заскорбитъ
рукою, про-вертеть здоровую руку буравом, вынять мозгу и помазать болная
рука, и будеть здрав без обеих рук» .
Как видим, не всегда русские люди были исполнены сочувствия к иностранцам.
Так что же – и их теперь в сатанизме надо обвинять?
Еще один довод любителей обвинять Гарри в аморальности: «Добро в книгах
призрачное, марионеточное. Возьмем хотя бы главного героя. Этот мальчик
врет, мстит, нарушает запреты… Показательны его «самые счастливые воспоминания»:
первый полет на метле (когда он мстил Драко Малфою), первое место Гриффиндора
в соревновании (его факультет занял именно благодаря Гарри), день, когда
Гарри узнал, что он маг и уедет от родственников (без комментариев)» .
Ну, если все православные педагогини таковы – то стоит немедленно забирать
детей из «православных гимназий». Первый полет Гарри – никакая не месть.
Он пытался отобрать у Малфоя вещь («напоминалку» от бабушки) которую тот
спер у маленького Невилла. Так что Екатерина Левичева просто переврала
текст книги в удобную для нее сторону. Добрые воспоминания Гарри - о том,
как ему впервые удалось потеснить зло и о том, как ему удалось защитить
себя. Интересно, а что Левичева считает «правильными» воспоминаниями? Неужто
она полагает, будто 12-летний мальчик самым радостным своим воспоминанием
будет считать проведенный ею урок «Закона Божия»? Что же касается радости
расставания с родственниками, то, надеюсь, Левичева не обвинит хотя
бы Золушку в том, что та тоже без особой скорби покинула дом мачехи… И
еще, конечно, стоит вспомнить, что по-настоящему счастливым воспоминанием
для Гарри оказалась память о его родителях (оно-то и дало ему необходимую
защиту). В пятом томе 15-летнего Гарри спасает память о его друзьях (Роне
и Гермионе).
Гарри не призрачен, а вполне жив. И действительно добр. И бескорыстен.
А вот если бы мальчишка никогда не врал и не нарушал никаких запретов –
вот в этом случае олицетворяемое им добро было бы «призрачным и марионеточным».
Нормальная подростковая книга должна учить ненависти. У мальчишки при
чтении некоторых страниц должны сжиматься кулаки и он должен всей душой
желать дать книжному мерзавцу пощечину или еще чего покрепче. Даже православный
прихожанин – и тот слышит вопль ветхозаветного пророка, корый на церковно-славянском
языке звучит так: «Приложи им зла, Господи, приложи зла славным земли»
(Ис. 26, 15) . Гнев и ненависть по православному учению – это Божьи дары
человеку. «Будь врагом, но против диавола, а не против своего собрата.
Для того и дал нам Бог в оружие гнев, чтобы мы не собственнные тела поражали
мечем, но чтобы вонзали все его острие в грудь диавола» . «Целомудренный
гнев дан естеству нашему создавшим нас Богом более как орудие правды. Пользующийся
целомудро гневом по ревности к благочестию более одобрительным окажется
на весах праведного воздаяния, нежели тот, кто по недвижности ума,
никогда не подвигается во гнев» (блаж. Диадох) . "Бывают случаи, когда
ненависть производит отвращение от порока", - говорит св.Григорий Богослов
.
В первых четырех томах Гарри ненавидит то, что и в самом деле достойно
ненависти. В пятом томе к этому примешивается подростковая раздражительность.
Но ее ни автор, ни, полагаю, читатели, не одобряют. Да и сам Гарри тяготится
от своей собственной неуправляемости. И все же сколько бы ни твердили критики
сказки, будто «Гарри и его друзья внеморальны» , они не смогут привести
ни одного случая действительно безнравственного поведения самого Гарри.
Ах да – ложь… Особенно часто герои врут в пятом томе. Врет даже Дамблдор.
Вот только их ложь - это принятие на себя чужой вины, это попытка
заслонить собою дорогих людей.
Пусть этим возмущается американский баптист Ричард Эбейнс. Но в православной
традиции есть допущения о полезности и необходимости лжи. «При сравнении
зол должно выбирать легчайшее» . “Если предлежат душе две вещи вредные
и никак нельзя избежать одной из них: что надобно делать? - Из двух вредных
вещей должно избрать менее вредную. В Отеческих сказаниях написано: некто
пришел просить у другого динария, и тот не дал ему, сказав: "мне нечего
тебе дать". Когда же спросили его, отчего не дал ему, отвечал: если бы
я дал ему, это причинило бы ему душевный вред, а потому я и предпочел лучше
нарушить одну заповедь, нежели допустить пагубное для души” . “Вопросил
однажды авва Агафон авву Алония такими словами: Научи, как охранять мне
уста мои. И говорит ему авва Алоний: Если лгать не будешь, много грехов
примешь на душу. Тот спрашивает - Как это? И говорит ему старец: Вот два
человека дрались на глазах у тебя, и вышло убийство, и убивший бежал в
келейку твою и укрылся в ней, а начальник ищет его и вопрошает тебя так:
"Не на глазах ли у тебя совершилось убийство?". Если не солжешь, предашь
человека на смерть; а лучше отпустить его пред лицем Бога твоего, не ввергая
в узилище. Бог сам все рассудит” . Приходит ко мне девица, преследуемая
каким-то развратником, и просить не открывать этому развратнику, если он
спросит, не у меня ли она скрывается, потому что он непременно растлит
ее. Итак, когда развратник приходит и спрашивает «Не пришла ли девица сюда
к тебе?» — если я говорю «нет», то не лгу, так как не имею намерения сказать,
будто меня нет девицы, но хочу умолчанием выразить, что он не совершит
у меня этого зла. Еще один пример: вручает кто-нибудь мне меч, которым
хочет умертвить самого себя, и потом приходит и требует его от меня. Тогда,
если я скажу, что ничего не знаю, и не получал его, то не солгу; ибо я
говорю «Не знаю и не получал, чтобы отдать тебе меч для убийства». Иначе,
если я скажу «да», то девица подвергнется растлению и вручивший мне меч
умертвить себя; а это — зло. Зло же не от добра, а от лжи; ибо отец лжи
— виновник зла. Напротив, девице не подвергаться растлению и отдавшему
меч не умерщвлять себя — это добро. Добро же есть истина; ибо Бог — вместе
и благость, и истина. Итак, мы видим, что казавшееся ложью есть несомненная
истина. Таким образом и душу я положил за друга в том, что только казалось
ложью, и заповедь с той и другой стороны осталась нена-рушенною, получив
исполнение не во лжи, а в истине. Впрочем, не должно делать это ради себя
само-го, чтобы самому не умереть; ибо здесь ложь. Также никогда не клянись,
будто ради спасения или себя са-мого или кого-то другого; ибо это явное
преступлениe. Так мне кажется. Так и Сарра сказала Авимелеху: Сестра есмь
Аврааму (Быт. XII, 13). И пророк Иеремия вопрошавшим его начальникам Что
глагола тебе царь,— отвечал одно вместо другого как внушил ему царь по
страху смерти и в то время под страхом его собственной смерти (Иер; XXXVIII,
25—27). И в изречениях Отцов содер-жится подобное" . “Обманщиком справедливо
должен называться тот, кто пользуется этим средством злонамеренно, а не
тот, кто поступает так со здравым смыслом. Часто нужно бывает употребить
хитрость, чтобы достигнуть этим искусством величайшей пользы, а стремящийся
по прямому пути нередко наносит великий вред тому, от кого не скрыл своего
намерения” .
Зная эти святоотеческие тексты, будет легче понять ложь Дамблдора и
Гермионы…
Критерии добра и зла в «Гарраии Поттере» ясны и вполне традционны.
Добро – это верность друзьям, забота о людях, любовь, жертвенность, семья
как ценность (ее так не хватает Гарри). Авторское отношение к нехорошим
поступкам и персонажам также всегда предельно четко. «Правда о Поттере
в том, что это на самом деле одна история, изложенная в семи книгах, посвященная
одной генеральной теме выбора между добром и злом. "Нет ни добра, ни зла,
есть только сила!" - эта фраза еще в конце первой книги позиционировала
Волан-де-Морта как абсолютного антагониста Гарри. В отличие от Волан-де-Морта,
для Гарри нравственные ценности - это основа существования, и именно за
них и ведется борьба в книгах Роулинг» .
САТАНИСТКА РОЛИНГ?
Раз персонаж по имени Гарри при ближайшем рассмотрении подлостей не
совершает, то обвинение в аморальности приходится предъявить самой писательнице.
Она, мол, переносит в сказку гностико-теософскую теорию о расовом превосходстве
«волшебников» над «маглами».
И в самом деле противопоставление духовной «расы» (посвященных «пневматиков»)
профанам («иликам») характерно для традиции западного эзотеризма. Гностическая
библиотека из Наг-Хаммади (она была собрана в четвертом веке и найдена
лишь в середине ХХ столетия) вполне ясно проводит эту границу: «Поистине,
не признавай сих за людей, но считай скотами, ведь как скоты поедают друг
друга, также у них, такого рода людей – они поедают друг друга, но они
изъяты из истины, ибо любят сладость огня и рабы смертных и стремятся к
делам осквернения, выполняют желания отцов своих» (Наг-Хаммади 2,7,141)
. «Есть много животных в мире, имеющих обличие человека» (Наг-Хаммади 2,3,119)
.
Это те самые «апокрифы», которыми современная антицерковная пропаганда
мечтает подменить церковные Евангелия…
По мысли современных гностиков – теософов и рерихианцев - человечество
уже прошло через четыре «расы» (этапа) своей духовной эволюции (лемуры,
атланты и т.п.). Сейчас на земле почти все народы принадлежат к пятой расе
(хотя и есть несколько совсем отсталых)... Теософы же – это люди будущей,
шестой расы. По самоощущению Анны Безант “теософ достиг вершины, опередив
свою расу” .
«Новый мир», который настанет в эпоху new age, в чаемую теософами «эру
Водолея» приведет на землю “шестую” расу, которая будет владеть оккультно-магическими
способностями. “Да, во всех теософических книгах можно найти указание,
что шестая раса собирается в Америке”, — пишет Елена Рерих . Эта новая
раса — раса Богочеловеков и Сверхчеловеков . Между правителями, просвещенными
оккультным гнозисом, и обывателями проляжет расовая граница. “Теперешний
вид человека будет рассматриваться как исключительный выродок” .
Впрочем, нынешние люди в глазах новых колдунов не просто “выродки”,
они даже не люди, а так — “человекообразные”: “Стоит запереть шесть человекообразных
в одно помещение, и через час дверь будет дрожать от империла” (Иерархия,
423).
Новым владыкам будет непросто с нами, обычными людьми. «Входы в Мир
Надземный очень сокрыты для большинства двуногих. Нужно напоминать им о
безисходности их будущего. Только суровым приказом могут идти люди, не
умеющие мыслить» (Надземное 793). «Следует исследовать различные толпы
двуногих. Без наблюдения вы не сможете противостать их уловкам. Во время
изучения вы поймете, где можно увещевать, а где потребуется смена оболочки»
(Надземное 345).
Учитывая, что на теософском жаргоне «оболочкой» именуется тело, то
рекомендуемая теософским вождям «смена оболочки» для непокорных «двуногих»
обретает довольно мрачный смысл… «Часто Нас спрашивают, почему Мы не торопимся
уничтожить вредное существо? Это действие нужно пояснить, тем более, что
вы сами имеете орудие такого уничтожения. Ни одно существо не обособлено.
Неисчислимы слои паутины кармы, связывающие самые разнородные существа.
По пути течения кармы можно ощутить нити от самого негодного до достойного.
Потому разящий должен, прежде всего, омертвить каналы, соединяющие струи
кармы. Иначе, отдельно справедливое уничтожение может повлечь массовый
вред. Потому средство уничтожения должно быть употребляемо очень осторожно»
(Знаки Агни йоги, 115).
Граница между расами, проходящая по признаку владения оккультными способностями
- эта черта является характерной и для художественного мира Ролинг.
«Люди фигурируют где-то на обочине. Либо как негодяи (Дурсли), либо
как полудурки. И уж, конечно, это существа, низшие по отношению к магам.
Их даже людьми-то толком не называют, все больше простаками, простецами,
маглами» . «Главной моей претензией к книге Ролинг является ее панегирики
в адрес элиты, "узкого круга", по выражению К. С. Льюиса ("Мерзейшая мощь").
Позвольте напомнить: в своих книгах автор "Гарри Поттера" описывает сказочное,
альтернативное устройство мира. Люди делится на колдунов и обычных людей
(магглов). На опекунов и опекаемых. На тех, кто знает правду и тех, кому
дурят мозги. На интересных (хотя и не всегда положительных) творческих
личностей и серую массу мещан-простецов. На малый народ (по выражению одного
бывшего математика) и управляемое тупое быдло. Налицо социальная антиутопия,
но вот что поражает: главный и весьма положительный герой не находит ничего
противоестественного в этом ужасном тоталитарном мироустройстве, напротив,
он радостно вливается в правящую миром тайную элиту и ни тени сомнения
не возникает в его детской голове. Если он защищает маглов, то только так,
как защищают кошку. Он протестует против дискриминации маглорожденных колдунов
на том только основании, что те уже не магглы. Похожее ощущение у меня
осталось в свое время от "Города солнца" Кампанеллы. В обоих произведениях
авторы описывают то, что им самим кажется прекрасным, а читатель не в состоянии
увязать их текст с элементарными представлениями о том, что хорошо и что
плохо. Я не понимаю, почему на эту апологию скрытой деспотии нападают в
основном ортодоксы. Где защитники прав человека, где гуманисты? Почему
не слышны их голоса? Разве не с их именно точки зрения сказки Ролинг аморальны?
Как-то все это не укладывается в голове. Единственное приходящее в голову
объяснение, согласно которому идея тайной власти не так уж и противоречит
современным "общечеловеческим ценностям", следует отбросить, как пугающе
маргинальное. Или не следует? Честное слово, я никогда не считал себя приверженцем
антропоцентристской
морали; но прочтя "Философский камень", вдруг почувствовал острый приступ
антитоталитаризма. Даже страшилки Оруэлла не произвели на меня такого действия.
Может быть за это надо сказать спасибо Гарри Поттеру?.. Я очень отчетливо
вижу искушение, встающее перед начинающим журналистом: он видит себя колдуном,
знающим правду. А его читатель - это магл, заслуживающий того, чтобы быть
обманутым. Каким грандиозным подспорьем для искусителя будут детские воспоминания
о любимой книжке!» .
Это и в самом деле производит неприятное впечатление: среди людей-неволшебников
не обнаруживается ни одного положительного персонажа. Конечно, есть надежда,
что в следующих томах ситуация изменится (в пятом томе уже ничего уничижительного
о маглах не говорится). И даже Дурсли – самые дурные из всех маглов (приемные
родители и мучители Гарии) в пятом томе становятся уже более человечными.
В начале «Ордена Феникса» Гарри впервые видит в тетке человека: «- Достаточно!
- прошептала тётя Петунья.
Она посмотрела на Гарри, как прежде никогда не смотрела, и внезапно,
в первый раз в его жизни, Гарри действительно понял, что она сестра его
мамы. Он не мог сказать, почему это обстоятельство подействовало на него
так сильно в этот момент». А в конце тома Дамблдор так говорит о ней: «Ты
был защищен древним волшебством о котором Волан-де-Морт знал, которое он
презирал, и которое он, поэтому, всегда, недооценивал – на свою беду. Я
говорю, конечно, о том, что твоя мать умерла, чтобы спасти тебя. Она дала
тебе длительную защиту, чего он никогда не ожидал, защиту, которая течет
в твоих жилах по сей день. Поэтому я доверился крови твоей матери. Я оставил
тебя ее сестре, ее единственной оставшейся родственнице. - Она не любит
меня - сказал Гарри тотчас же. - Но она взяла тебя – парировал Дамблдор.
- Она, возможно, взяла тебя с неохотой, с раздражением, против воли, с
горечью, но все же она взяла тебя, и поступив так, она скрепила заклятие,
которое я поместил в тебе. Жертва твоей матери сделала кровные узы самой
сильной броней, которую я мог дать тебе. До тех пор, пока ты называешь
домом место, где живет материнская кровь, Волан-де-Морт тебя там не сможет
достать или причинить тебе вред. Он пролил ее кровь, но она живет в тебе
и ее сестре. Ее кровь стала твоим убежищем. Тебе нужно возвращаться туда
только раз в году, но до тех пор, пока ты будешь называть это домом, до
тех пор пока ты там, он не сможет навредить тебе. Твоя тетя это знает.
Я объяснил ей, что я сделал, в письме, которое я оставил с тобой на ее
пороге. Она знает, что то, что она приютила тебя, возможно, хранило тебе
жизнь в течении пятнадцати лет».
Но пока вопрос остается: зачем автор столь резко отделил мир Хогвартса
от мира обычных людей (ибо использование оскорбительной клички есть именно
резкое противопоставление)? И это при том, что ни интеллектуально, ни нравственно
волшебники не превосходят «маглов».
И все же вновь и вновь скажу: если Рерихи посылали свои оккультные
инструкции реальным политическим вождям (Сталину и Рузвельту), пробовали
вмешаться в реальную политику и более чем серьезно относились к своим
оккультно-расистским конструкциям, то Ролинг пишет всего лишь сказку. В
волшебных сказках сюжет сосуществования разных «рас», разных типов существ
с разными волшебными способностями является достаточно традиционным.
Кроме того, ролинговские волшебники не стараются возглавить «эволюцию
человечества» - в отличие от теософских «махатм».
Наконец стоит заметить, что настойчивое именование обычных людей с
помощью клички и в самом деле приводит к тому, что «ребенок исходно отчуждается
от людей, изображенных в книге Ролинг» . Но вот вопрос: от каких именно
людей отчуждается тем самым ребенок? Сам-то читатель имеет волшебную палочку?
Умеет колдовать? Считает ли себя колдуном? – Нет, нет и нет. Читатель всегда
помнит, что сам он – из мира «маглов» (особенно если на день своего 11-летия
он отчего-то не получил пригласительную открытку из Хогвартса). Значит,
нарочито презрительная кличка относится и к нему. И тогда понятно ее использование:
она создает психологический барьер, отделяющий детей от волшебников и тем
самым мешающий читателю всецело отождествить себя с ними.